Секс, политика и бизнес времен Андриса Шкеле

В то время, когда Андрис Шкеле, по его утверждениям, работал 16 часов в день, чтобы начать переговоры о вступлении Латвии в Евросоюз, на самом деле он «старательно обманывал свою первую жену (…), иногда посвящая большую часть дня не подготовке разговора с ЕС, а именно такому интимному занятию». Это только один фрагмент из попавших в руки портала pietiek.com дополнительных показаний политтехнолога Юргиса Лиепниекса - подсудимого по делу о цифровом телевидении.

Свидетельства содержат неприглядную картину политической жизни в эпоху Андриса Шкеле. Если верить Лиепниексу, то глава фракции "Латвийский путь" (Latvijas Ceļš) Кристиана Либане уже тогда была в интимных отношениях с лидером конкурирующей Народной партии (Tautas partija) Андрисом Шкеле. Этакие Монтекки и Капулетти латвийской политики. А Сармите Элерте, будучи редактором газеты Diena вовсю поддерживала "Народную партию" и Шкеле.

Конечно, Лиепниекс дает свою трактовку событий, но он имеет на это право, ведь он долгие года работал на трижды премьер-министра Латвии. Показания, опубликованные порталом Pietiek.com, достаточно объемны, но они стоят того, чтобы их прочесть. Перевод сделал Freecity.lv.

«Используя право, предусмотренное 503 пунктом закона о криминальном процессе, хочу дополнить свои показания, поданные в письменном виде, следующими, так же письменными, добавлениями.

Высокоуважаемый суд!

Учитывая, что показания Андриса Шкеле, данные 19 октября 2012 года, и прямо, и непрямо противоречат моим показаниям, я считаю своим долгом дополнить свои показания по тем вопросам, в которых есть разногласия, чтобы суду было по возможности легче решить, кто из нас лжет — я или Андрис Шкеле, и выяснить истину в этих вопросах, или, как минимум, подойти к ней настолько близко, насколько это реально.

19 октября 2012 года адвокат Г. Каминска спросила Андриса Шкеле: из материалов дела известно, что в то время, когда вы были премьер-министром, т. е. в 1999-2000 годах, с вами в вашем офисе встретился присутствующий здесь Ю. Лиепниекс и обсуждал проект дигитализации. Шел ли этот разговор только между вами двумя, или в нем участвовал так же Х. Кронгорнс (руководитель проектов принадлежавшей Андрису Шкеле компании Uzņēmumu vadība un konsultācijas (UVK), подсудимый по делу о цифровом телевидении - прим. переводчика) ?

А. Шкеле ответил: Х. Кронгорнс не мог участвовать во встрече, которой вообще не было. Я в ней не участвовал, из этого следует, что и Х. Кронгорнс участия не принимал. Это легко проверить, запросите данные от охраны премьер-министра, они каждый день регистрируют деятельность премьера, его местонахождение и встречи, и вы получить доказательство, что я не встречался с Ю. Лиепниексом, будучи премьер-министром, в своем офисе на ул. Дзирнаву, факт легко устанавливаемый и проверяемый. Х. Кронгорнс не мог быть на встрече, потому что встречи вообще не было.

В тот же раз прокурор Пиликсерс задал свидетелю Андрису Шкеле дополнительный вопрос по этой теме: Вы, отрицая вашу возможность, как премьер-министра, встретиться с Юргисом Лиепниексом в офисе принадлежащего вам предприятия на ул. Дзирнаву, 68, аргументируете это тем, что это можно проверить по записям охраны. Разве вам было запрещено в свободное время прийти в офис вашей фирмы, или как мы можем это проверить, запросив данные от охраны?

Шкеле ответил: Я могу дать совет. Я думаю, что нужно написать в Полицию безопасности, соответственно, охране конкретного должности лица, как они называются, какая-то бригада, какой-то департамент. Они регистрируют передвижения премьер-министра, это их обязанность, им нужно отчитаться, если, не дай Бог, что-нибудь где-нибудь случится, что они все ответственно регистрировали, просчитали, предусмотрели, поэтому, когда премьер-министр куда-либо отправляется, то он предупреждает своих охранников. Они очень недовольны, если ты, ничего не сказав, прыгаешь в машину, обязательно спросят, куда сейчас едем, почему об этом не предупредили за 5-10 часов, или хотя бы за час-два до поездки. Так что это легко проверить, советую написать заявку и уверен, что данные сохранились.

Не было, конечно, никакого запрета премьер-министру явиться в принадлежащую ему компанию, но этот период с 1999 года по июль 2000 года для меня, как для премьер-министра был, наверно, одним из самых трудных в моей жизни, т. к. мы в конце 1999 года посвящали все время и энергию, чтобы начать переговоры о вступлении в ЕС, и это от меня и от сотрудников моего бюро, и от министров, требовало, я не преувеличиваю, 16 часов в день. Они в пять не заканчивали работу и не шли домой. В то же время параллельно начался один из самых неприятных эпизодов, связанных с моим именем, был начат так называемый педофильский скандал, и он продолжался достаточно долго. Здесь я могу сказать, что мне приходилось одновременно дистанцироваться от подлых нападок и в то же время с ясной головой вести важный процесс, и Латвия получила приглашение вступить в Евросоюз, и мы начали и в ускоренном темпе закончили процесс вступления. Пришедшему через некоторое время к власти Эйнару Репше осталось только приехать и получить цветы, т. к. правительство Андриса Берзиньша закончило весь процесс.

Конец цитаты. Это был ответ Шкеле.

Мое мнение об этом: Андрис Шкеле всех присутствующих, очевидно, считает дураками, если не сказать хуже, и водит за нос.

Шкеле, конечно, трижды был премьер-министром и, конечно, знает, как организована охрана премьера, однако я тоже работал в бюро премьер-министра во время четырех правительств, был руководителем бюро с таким же уровнем допуска к государственным тайнам и информации про охрану, как и у самого премьера. Более того, как у руководителя бюро одной из моих обязанностей было координировать сотрудничество премьера и других работников с охраной.

Я думаю, что могу с уверенностью утверждать, что может появиться и чего никогда не появится в записях Полиции безопасности о контактах премьер-министра.

Ясно одно, что если бы настолько детализированные записи существовали, это было бы очень интересное чтение, из которых мы могли бы узнать, что в описанный период Шкеле отнюдь не трудился по 16 часов в день, не поднимая головы, над началом переговоров о вступлении в ЕС, как он это красочно расписывал в своих показаниях.

Если бы можно было получить такие записи от Полиции безопасности, мы узнали бы, что в это время он, к примеру, активно обманывал свою жену, встречаясь с Кристианой Либане, как минимум, раз в неделю, а нередко и чаще, порой посвящая большую часть дня не подготовке переговоров с ЕС, а интимным радостям.

Мы узнали бы и то, что в описанный период он находил время как на различные проекты частного бизнеса, так и на развлечения. Я не хочу сказать, что это плохо. Нет, у каждого есть право на частную жизнь, частный бизнес и отдых, плохо лицемерить и лгать, особенно в суде.

В любом случае, если мы верим Андрису Шкеле, что где-то хранится файл, в котором задокументированы все частные встречи премьер-министра Шкеле, их место, время и состав участников, то думаю, что наш долг перед общественностью и латвийским народом использовать эту возможность и запросить этот файл у Полиции безопасности, особенно, если сам Шкеле ничего не имеет против.

Андрис Шкеле дал нам этот совет, так сказать, поучение. У него, как у свидетеля, нет прав высказать эту просьбу, поэтому я хочу сделать шаг навстречу и выразить просьбу от своего имени. Я уверен, что если мы получим документы, которые отражают частные встречи Шкеле за обсуждаемый период, многие вещи в этом деле будут прояснены. Останется только сравнить, с кем встречался Шкеле, и что из событий, описанных в процессе, происходило.

Соответствующе оформленную просьбу подаю вместе с показаниями.

Тем не менее, т. к. я полностью убежден, что трехкратный премьер здесь просто лицемерил и лгал в уверенности, что никто его блеф не проверит, и нам получить эту информацию не удастся, я хочу тщательнее описать тогдашнюю ситуацию и мое знакомство с Андрисом Шкеле, чтобы прояснить противоречия, имеющиеся в наших показаниях.

В октябре 1998 года прошли выборы в Сейм, в который первый раз приняла участие только созданная Народная партия. Я был руководителем предвыборной кампании партии. Это была одна из самых крупных и мощных предвыборных кампаний в Латвии, тогда сложилась острая конкуренция, мы боролись и с влиятельным в то время Латвияс цельш, и с Крестьянским союзом и Айваром Лембергсом, а также еще монолитной группой вентспилских предпринимателей, которая поддерживала вереницу конкурировавших с Народной партией политических сил, направленные против Народной партии медиа-проекты и акции. И только что созданная Новая партия Айнара Шлесерса была в очень агрессивной оппозиции к Народной партии. Можно сказать, что все были против нас, однако нам удалось достичь значимых результатов.

Для меня лично эта кампания была большим профессиональным достижением. В кругу настоящих знатоков своего дела создание идентичности и образа "Народной партии" сделало меня на тот момент одним из ведущих специалистов рекламы и общественных отношений в Латвии.

Одновременно с профессиональными достижениями в начале 1999 года стало ясно, что в частной жизни появились сложности и создался своеобразный если не любовный, то отношенческий треугольник, затруднивший дальнейшее сотрудничество с Андрисом Шкеле.

Он начал отношения с моей бывшей подругой Кристианой Либане (глава парламентской фракции Латвияс цельш, которая жестко конкурировала с Народной партией под руководством Андриса Шкеле – прим. переводчика), и, хотя это не вызвало никакого дискомфорта ни у меня, ни у Кристианы, было ясно, что Шкеле начал испытывать неприязнь ко мне и не мог пережить ни то, что я с его новой любовью когда-то состоял в интимных отношениях, ни то, что мы с Кристианой продолжали дружески общаться в рамках как профессиональных интересов, так и приятельства. Учитывая это, меня абсолютно не удивило, что, формируя бюро премьер-министра летом 1999 года, Шкеле не пригласил меня работать в нем, несмотря на то, что я чрезвычайно успешно вел коммуникации и его, и Народной партии в целом на протяжении двух других правительств и в период создания партии, а также на первых ее выборах.

Я не держал зла на Шкеле за это решение, благодаря профессиональным успехам в прошлые годы в работе со Шкеле и Народной партией, я смог удачно начать частный бизнес в сфере консультаций по вопросам общественных отношений и маркетинга и считал, что если события сложились так, то я только выиграл, начав карьеру вне политики. Однако мои связи с "Народной партией" не были полностью прерваны. Я продолжал консультировать двух ее министров и участвовал во всех важных собраниях. Уже осенью 1999 года стало ясно, что нынешнее бюро Шкеле работает далеко не так эффективно, как было при прошлых правительствах.

Отношения с медиа ухудшились, а самой большой проблемой было то, что Шкеле, сам начав интенсивно общаться с нашим главным и важнейшим помощником и опорой - главным редактором Diena Сармите Элерте, полностью испортил эту связь.

Симпатии Элерте, которые год от года ширились и укреплялись, когда она смотрела на «парадный портрет» Шкеле через создаваемое мной стекло, и лично проверявшиеся только на редких барбекю-парти, разлетелись на куски, когда посредничества не стало. (Так я это понимал, хотя возможно, что между ними произошло что-то, о чем я не знаю.)

Потеря поддержки Diena стала катастрофой для Шкеле как политика и поворотом в развитии Народной партии. Я могу сказать, что это был судьбоносный поворот как для Шкеле и партии, так и для всей латвийской политики и новейшей истории. Если до этого мы могли полагаться на полную, однозначную и некритичную поддержку самой влиятельной в стране газеты, то теперь из-за непрофессионализма она была потеряна. Более того, восхваления и поддержка сменились женской враждебностью, неприязнью и подозрительностью.

Понимая серьезность ситуации, в надежде, что ее можно спасти, Шкеле решил, невзирая на ревность и антипатии, пригласить меня обратно на работу в бюро премьер-министра.

Так я опять вернулся в бюро, хотя, к сожалению, многое исправить было невозможно.

Официально я начал работать в бюро премьер-министра в марте 2000 года, но решение о моем возвращении было принято уже в конце 1999 года. Я тогда был убежден, что профессиональные и практические соображения, как и должно быть, оказались важнее, чем мальчишеская ревность, и мы будем успешно работать дальше. Хотя в полной мере этого так и не сложилось, но моими стараниями в интересах Народной партии удалось избавиться от открытых конфликтов до 2005 года, когда я был руководителем бюро премьер-министра Айгара Калвитиса, и постоянные попытки Шкеле повлиять на решение различных вопросов приводили к столкновениям между нами. До этого времени сотрудничали как деловые люди.

Итак, в 1999 году было несколько месяцев, когда мы со Шкеле не виделись, а в конце 1999 года и начале 2000 года мы снова регулярно созванивались и встречались и в Кабинете министров, и в Министерстве финансов, и на улице Дзирнаву (где располагался офис компании Uzņēmumu vadība un konsultācijas - прим. переводчика), и в бюро "Народной партии", и в помещениях фракции "Народной партии", и в резиденции Latvijas balzams в Юрмале, и в других местах. Все наши встречи, о которых я ранее свидетельствовал, реальны, и попытки Шкеле обрисовать ситуацию так, будто бы их не было, продиктованы только и исключительно трусливым нежеланием признать свою настоящую роль в этом проекте, стремлением взвалить ответственность за свои шаги и решения на плечи людей, которых он сам вовлек в проект, в первую очередь я имею ввиду Хария Кронгорнса и Яниса Лозе (присяжный адвокат, который тоже проходит по делу о цифровом телевидении - прим. переводчика).

Это отвратительная трусость. Если мы где-то ошибались, то ошибались вместе, если сделали что-то неправильно, то сделали это вместе, если это был несчастливый поворот судьбы, то он задевает нас всех, и лидерам нужно брать на себя больше ответственности, а не прятаться и не лгать за чужими спинами, как это сейчас делает Андрис Шкеле.

Это мои показания по данному моменту.

Теперь про другой аспект.

В своих показаниях Андрис Шкеле подробно рассказывает, как обратился в английскую адвокатскую контору Simons&Simons с целью уточнить, кому принадлежит и в каком состоянии находится предприятие Kempmayer (компания, которая была задействована во внедрении цифрового телевидения в Латвии – прим. переводчика), планируя его приобрести. Андрис Шкеле не сказал главного. Обращение к Simons&Simons было нужно только и исключительно как пиар-акция после того, как уже следующий премьер-министр Репше назвал договор Kempmayer с DLRTC аферой, за которой прятались латвийские молодцы.

Выяснилось, что Kempmayer не готов к подобному кризису. Фланаген ( директор Kempmayer - прим. переводчика) не хотел публично общаться с латвийскими журналистами и активно ввязываться в прояснение позиций Kempmayer. Ирландские инженеры, приехавшие в Латвию и думавшие, что они будут тут говорить про специфические аспекты введения цифрового телевидения, вдруг очутились в окружении агрессивно настроенных журналистов, задававших им вопросы о владельцах КМ и других вещах, о которых инженеры не имели ни малейшего понятия.

Я не мог публично выполнять функции руководителя общественных отношений Kempmayer, т. к. было ясно, что в тот момент мое появление однозначно будет связано с присутствием в ситуации интересов Шкеле и только подольет масла в огонь. Было нанято нейтральное, но хорошо знакомое мне пиар-агентство, которое принимало звонки и рассылало сообщения, но было видно, что необходимо что-то кардинально и быстро менять. Тогда был придуман публичный ход со Шкеле, желающим приобрести Kempmayer, обращающимся в респектабельную английскую контору, которая объяснила, насколько великолепное и уважаемое предприятие Kempmayer. Ход должен был немного успокоить общественность — смотрите, нам не нужен никакой KNAB, который бы изучал, что представляет собой Kempmayer, это уже изучили за немалую сумму английские профессионалы. В таком духе коммуникация Шкеле в тот момент и продолжалась. Конечно, это было несколько наивно, но все лучше, чем не делать ничего.

На самом деле Шкеле, конечно, прекрасно знал, кому принадлежит Kempmayer, и знал, что все, что он бы хотел выяснить дополнительно, он мог спросить у Лозе или получить от Фланагена через Лозе, меня или Кронгорнса.

И наигранное изумление, когда Шкеле от Simons&Simons узнал, что его старому другу Майклу Нейглу принадлежат 25% Kempmayer, откровенное вранье. Майкл Нейгл держал эти 25% по заданию самого Шкеле. Как мы можем видеть из приложенного к материалам дела Меморандума (132, 133 стр.), Майкл Нейгл уточнил, что его клиенту в проекте Kempmayer принадлежало 25% через компанию Ratcliff и еще 12,5% через другую компанию. Последние 12,5% были те, которые Фланаген еще не переписал от меня через частично принадлежащую DC trust фирму Headstock Ltd, но которые «клиент» все равно считал своими. И этим клиентом был не я. Не был этим клиентом Майкла Нейгла ни Харий Кронгорнс или Янис Лозе, это был Андрис Шкеле или кто-то из членов его семьи.

Единственный раз, когда Шкеле сказал правду, было 19 октября, во второй части допроса. Видимо, он начал уставать, потерял бдительность.

Прокурор Пиликсерс у него спросил: у вас в то время, мы сейчас говорим про 2003 год, не было никаких сведений из других источников? Пусть М. А. Фланаген не говорил, но, возможно, вы знали хотя бы приблизительно, кто те остальные, с кем вам придется договариваться, покупая это предприятие, или они были абсолютно темным делом?

Свидетель А. Шкеле: я мог предположить или предчувствовать, у каких людей мог появиться интерес к Kempmayer, кто является знатоками дел предприятия, но я не видел ни клочка бумаги про них, ни письменного, ни устного доказательства, кому что принадлежит.

Это, наконец, была правда. Конечно, Шкеле знал, кто были знатоки дел Kempmayer, он сам был одним из них, и, что тоже правда, ни одного письменного доказательства он не видел. Я тоже не видел. Прокурор тоже не видел, потому что именно так эта схема построена.

Все бумаги о том, «кому что принадлежит», хранились только у Фланагена, при том на протяжении всего обозримого периода менялись фирмы и названия. В какой момент какая фирма принадлежала какой и как далеко акции передавались из одних рук в другие, мог уточнить только Фланаген, но это не меняло сути дела, т. к. все, что делал Фланаген, происходило по строгим инструкциям акционеров. К примеру, если у меня были 50% имущественных прав в той или иной форме, Фланаген не мог отдать их кому-то другому без моего ведома. Это было бы воровство. Я дал ему инструкции отдать принадлежащие мне акции фирме, которую указал Янис Лозе, как это следовало из моего разговора со Шкеле, о котором я свидетельствовал. Из материалов дела понятно, что именно Майкл Нейгл перенял эти имущественные права и до момента заключения договора в полной мере перенял 25% и еще 12,5% считал своими. (Где тогда были еще 12,5%, мне трудно сказать.)

Ясно, что финансово зависящие от Андриса Шкеле участники этого дела, которые могли бы подтвердить мои показания, этого не сделают, и суду, сложив вместе все факты и сообщения, придется сделать вывод, чей рассказ правдивее, и кто из нас лжет, я или Андрис Шкеле. Возможно, суду это покажется не столь важным, т. к. в любом случае вряд ли в описанных действиях есть что-то противозаконное, но если мы об этом говорим и хотим выяснить истину, я считаю своим долгом открыть все, что я знаю об этих событиях.

Теперь вкратце еще про один аспект.

От обвинения за этот год мы слышали много вопросов, из которых вытекала одна мысль: если у нас, обвиняемых, не было опыта во введении цифрового телевидения, это доказывает, что Kempmayer изначально задумывался как мошенничество. Если ни у кого из нас в кабинетах не стояли паяльники и детали передатчиков, это уже доказывает, что мы мошенники. В связи с этим я хочу немного рассказать про свой опыт и поделиться размышлениями.

Я начал работать в бюро премьер-министра в декабре 1995 года в возрасте 23 лет. У меня в тот момент не было никакого опыта ни в политике, ни как у пресс-секретаря высокопоставленного должностного лица, ни вообще в решении задач такого уровня. И никакого специального образования. По правде, и у большинства моих коллег по бюро подобного опыта и образования не было. Несмотря на это, редко какое правительство было настолько успешно с точки зрения общественных отношений, как два первых правительства Шкеле.

После этого я стал руководителем предвыборной кампании "Народной партии". У меня не было никакого опыта в рекламе и управлении крупными рекламными кампаниями. Даже малыми кампаниями мне руководить не приходилось, у меня не было вообще никакого опыта и накопленных знаний.

Мы выиграли те выборы.

Тогда я вместе с партнерами основал агентство общественных отношений DDB&Co Hintzy Heymann Latvija. Я стал его директором. У меня не было никакого образования в сфере предпринимательской деятельности или менеджмента и никакого опыта в руководстве. За несколько месяцев мы стали одним из двух крупнейших агентств в Латвии, обогнав многие уже давно работавшие в этом бизнесе предприятия.

Еще несколькими годами позже мы вместе с партнером создали издательство Liepnieks&Rītups, где я стал ведущим партнером. У меня никогда не было никакого образования, связанного с издательской деятельностью, полиграфией или чем-то подобным. И никакого опыта. Сейчас вы уже не можете закончить ни один вуз в Латвии, ни одну гуманитарную программу, не соприкоснувшись с нашими изданиями. Большая часть из них — академические, билингвальные издания, а медитации Декарта даже трилингвальное издание, позволяющее студентам и исследователям во всех деталях проследить за текстом как в оригинале, так и в переводе на латышский, а в случае Декарта сравнить и обе оригинала, на латыни и французском. Все издания не только первый раз появляются на латышском языке, но в них включены также подробные комментарии и дополнительные материалы, чтобы сделать эти сложные тексты доступными не только для студентов и ученых, но и для всех интересующихся. Далеко не у всех народов и не на всех языках существуют издания такого уровня и качества, и то, что они доступны на латышском языке, стало возможным исключительно благодаря скрупулезной и трудной работе на протяжении долгих лет издательства Liepnieks&Rītups.

Я могу еще продолжить, т. к. это далеко не все значимые проекты и деятельность, в которых я принимал участие без опыта и специального профессионального образования, однако, чтобы это не превратилось в безвкусное самовосхваление, скажу, что, вопреки утверждениям прокуратуры, уверен, что у меня хватало опыта и знаний, чтобы выполнять функции акционера и консультанта по общественным отношениям Kempmayer, и думаю, что мой ход жизни до этих событий может служить подтверждением этому.

Я и сейчас, и сегодня уверен на тысячу процентов, что люди, начавшие это дело, и люди, которые были к нему привлечены, могли воплотить проект введения цифрового телевидения на высочайшем уровне. У меня не было в этом сомнений тогда и нет сейчас. Только и исключительно по политическим причинам этот проект был остановлен, его реализация не разрешена, а связанные с ним люди обвинены, причем в процесс расследования и фабрикацию криминального дела вмешались сотрудники бюро премьер-министра и Государственной канцелярии.

Спасибо».