Марш голубых трактористов

     Поехавшая на «Новой волне» пресса восторженно умиляется: «По окончании церемонии открытия конкурса молодых исполнителей состоится концерт-сенсация под названием «Филипп Киркоров – король римейков». Билеты по удивительно низким ценам – от 100 до 5 латов – можно купить в кассах Риги и Юрмалы...».

    Можно, конечно, купить, только какой смысл тратить «от 100 латов» на дешевую сенсацию, суть которой известна заранее: фишкой концерта станет прицельное метание яиц в заслуженного «звездюка» России?

    Корпоративная бабушка однояйцевой эстрады, извещенная про ожидаемый эксцесс, приехать в Юрмалу категорически отказалась – оно ей надо?

    Из чисто профилактических соображений следовало бы и короля попсового плагиата предупредить, что летающие яйца будут не из коллекции Фаберже – легкие, диетические, с просроченной годностью. Счастье в том, если не попадут. Можно накрыться тазиком. И пусть не переживает ранимый зайчик, это не больно.

    Вот, собственно, и все, если не вспомнить при этом толстовскую «Смерть Ивана Ильича»: «Федор Петрович спросил у Ивана Ильича, видел ли он Сарру Бернар. Иван Ильич не понял сначала, что у него спрашивают, а потом сказал:

    - Нет, а вы уже видели?..

    Начался разговор об изяществе и реальности ее игры – тот самый разговор, который всегда бывает один и тот же...».

    В контексте реальных интересов, не имевших отношения к Сарре Бернар, Ивана Ильича все не оставляло «сознание того, что у него есть отложенное важное дело, потом он вспомнил, что это задушевное дело были мысли о слепой кишке».

    Лев Николаевич прав. Вечный разговор об изящном в искусстве всегда случается один и тот же:

    - Видели ли вы Пугачеву? А Филиппа Киркорова?..

    Стоит увидеть. Все лучшее, что есть в душе человека, отзовется, окрепнет, соберется – и отъедет на новой волне к мыслям о слепой кишке.

    Огонь, вода и медные трубы

    Трактористы подождут. Вначале про бабушку, которая «зайка». Потом опять про нее, которая «банька». Под конец – уже сквозь фанфарный звон тазика – про целенаправленно оттачиваемую пошлость воспетого «паровоза», тянущего полувагон с Филей и недополученными в Ростове яйцами прошлогодней кондиции.

    Лучшие и не самые застенчивые бороды страны задаются риторическими вопросами. А что, собственно, такого сказал Филипп Бедросович на скандальной пресс-конференции 20 мая в Ростове? Так ли уж оскорбителен для журналистки Ирины Ароян звездный мат Фили, обожаемого простым народом и непростой мадам Брошкиной? Ведь это сама журналистка, можно сказать, бросила филе в лицо обвинение в творческом застое и халтуре - с чего это вдруг? С чего, если он и раньше иным не был? Пел не какие-то там арии, русские романсы или просто хорошие песни. Нет, он исполнял «Зайку мою», «Ай, мама, шика дам!», «У, о – хочу еще!», отдавая этому нелегкому «фанерному» труду все свои душевные и физические силы. И был любим упомянутой мадам. А тут вдруг ему, мягкому, пушистому и в перьях, - про какие-то «римейки» в творчестве, когда он и слова-то такого не знает. Так за что же зайчика?

    Не так страшен этот вопрос, как неприятен любой на него ответ. Скажем, телезрители «Основного инстинкта» не поняли Светлану Сорокину, твердившую о «психологическом стрессе» Киркорова. У многих передача оставила омерзительное ощущение. Некоторые пошли дальше: «Все эти так называемые «звезды» и примкнувшие к ним адвокаты Барщевские – защищали не только Киркорова, они защищали право на хамство для своего сословия. Мы увидели их без грима, париков и прибамбасов. Ростовская журналистка Ирина Ароян так бы и утонула в этом дурно пахнущем болоте «звезд», если бы не один настоящий мужик Дмитрий Быков. Спасибо ему за убойно-точные слова, брошенные в лица всех этих филиппков и «мадам брошкиных», и за решительный уход с передачи. Жаль только, что естественный поступок порядочного человека так никто и не поддержал ». /”Огонек” N28, 2004 год/.

    Кстати, в Ростове тоже не поддержали. Сидели, скалились, предвкушая развитие скандала, и задавали «звездюку» льстивые вопросы касательно творческих планов на будущее. А какие у амебы могут быть планы – делиться придется.

    И все же утверждение насчет отсутствия поддержки не совсем корректно. Порядочные люди не ходят на Киркорова. Это первое. Второй аргумент выкатил сам «настоящий мужик» Дмитрий Быков: «У кого стабильно самые высокие рейтинги? У того, кто лучше поет? Дудки, кого это волнует! Рейтинги – у тех, кто говорит и делает максимум глупостей в единицу времени. Беспричинно плачет, беспрерывно хохочет, не смешно шутит. Такой человек, по крайней мере, запоминается, а в наше время отмененных моральных оценок и отсутствующих критериев – кто запомнился, тот и герой. И по большому счету разве не мы сами сотворили себе Филиппа Киркорова, чьи сценические таланты ограничиваются выпучиванием глаз...».

    Устное народное творчество, не отвлекаясь на розовую кофточку и прочие достоинства Ирины Ароян, откликнулось на проблему изящного в искусстве куда более лаконично и безапелляционно: «Лучше одна ночь с Мадонной, чем каждое утро с Киркоровым».

    Это правда. Как правда и то, что все сегодняшние вопросы к безбашенному Филе есть суть запоздалых ответов для мадам Брошкиной, поезд которой ушел, так и не дождавшись отказа примадонны от сценических гипертрофий, восходящих к сомнительной эстетике клоунады. Недаром ее первый хит «Арлекино» с 1975 года низводил на эстрадные подмостки шаржированный образ ранимого эксцентрика из «Паяцов» Леонкавалло или «Петрушки» Стравинского. Плюс к этому – легко пародируемая прическа типа «стога разметало гранатой», вызывающая нестыковка легкомысленных нарядов и массивного телосложения, бесконечные шлейфы скандалов и альковных чрезмерностей, скандирующая артикуляция, резкие вокальные контрасты, зачастую подчеркнуто глумливые, что свидетельствовало об отсутствии серьезной школы, однако победно утверждало навязчивую славу и опрометчивую смелость «быть собой» в бесстыдной стихии коммунальной эстрады.

    Почитатели даже улавливали в этих эпатажных вывесках некий идеологический контекст – противостояние совковому принципу «не высовываться», хотя интонации голоса рисовали порой «женщину, которая поет» истомившейся и состарившейся в условном застенке между страстной надеждой на что-то и усталым разочарованием в том же. Так и не сумев отрешиться от коммунальности, А. Б. никуда в конце концов «не высунулась», если не считать парочки орденов и звания «народной» от кремлевского маразматика, оказавшись беспросветно одинокой, беспредельно циничной и бессмысленно вульгарной. И все вокруг такие холодные, такие равнодушные – ну прямо айсберг в океане.

    Фили при том айсберге рядом не стояло. Подле мадам Брошкиной отиралось одинокое множество сменявших либо временно замещавших друг друга фанерных звезд отечественного шоу-бизнеса, более или менее успешно деливших благосклонность примадонны, более или менее заметно воровавших чужие попсовые сурогаты. Мадам Брошкина, создавшая свой «Театр песни», все это видела, хотя и не все понимала: «Все это для меня не ново, а тайне взгляда колдовского я научу тебя сама...»

    Она пыталась это сделать, крышуя шоу-бизнес, умножая количество стандартных «звездюков» из числа тех, в ком видела возможность заработать, не гнушаясь даже Дмитрием Нагиевым или, скажем, давно забытым Сережей Челобановым и незабываемым Борей Моисеевым, кои петь не умели напрочь, а Нагиев так даже и не хотел. Но это неважно. Любое неумение А. Б. конвертировала в баксы: тридцать процентов от их гонораров – это ее женская доля. Кто как, например, Владимир Кузьмин, бежал от «старухи-процентщицы», кто, как Челобанов, подсел на марафете, а вот Филя неожиданно для всех и себя самого сделался номинальным эстрадным супругом примадонны. В их совместном сценическом проекте значатся отныне и брак, и венчание в церкви, и всяческие несвежие историйки про взаимные измены, и всепрощающая любовь до гроба, а также огонь, вода и медные трубы, по которым сплавляется бытовой мусор клиповых хитов.

    Из всего, что было «не ново» для держательницы попсового общака, перезрелый тинейджер научился лишь умению выпучивать глаза, разговаривать матом и скандалить в гей-клубе «Хамелеон». А свободная вполне мадам Брошкина безотчетно тосковала по былому несвободному счастью, забытому ею в поезде, который ушел навсегда, оставив лишь застойный анекдот про общественно-политическую и культовую роль Аллы Борисовны: «В энциклопедиях третьего тысячелетия будет написано, что Брежнев – это мелкий тиран эпохи Пугачевой».

    Зато попсовая «лав-стори» позволила бабушке легко выбивать кредиты под лихие проекты внучка-мужа. Причем почти беспроцентные, что объяснялось не столько болезненной тщеславность Фили, сколько высокими связями Аллы а коммерческих, политических и даже кремлевских кругах, куда она неутомимо торила тропы все годы пьяного ельцинского правления. Из банковского кредита, допустим, в миллион долларов оставляла себе триста тысяч за посредничество, а семьсот отдавала трудящемуся мужу. Возвращать же кредит ему надлежало полностью, что оказалось делом для него неподъемным, ибо не случилось пока ни одного проекта, который не потерпел бы оглушительного провала. Так было с мюзиклом «Чикаго» и попыткой произвести на свет новую эстрадную мифопару Киркоров-Распутина, так будет и с очередным его проектом под названием «Анастасия Тоцкая», голосистые «руки-реки» которой он выкручивает-раскручивает против желания мстительной А. Б.

    Отсюда и невнятный «психологический стресс», сердобольно помянутый Сорокиной в программе «Основной инстинкт». Она ведь стала нечаянной свидетельницей того, как на записи прошлогоднего декабрьского эфира «СВ-шоу» на канале Игоря Крутого «Муз-ТВ» нетрезвый Филя душевно ляпнул Верке Сердючке, что «Алла Борисовная – это пахан нашей эстрады, и вся отечественная попса – ее должники». Убирать ляп не стали сознательно: сделал гадость – сердцу радость. Мадам Брошкина едва не искрошила в ярости свои фарфоровые зубы, а Филя вынужден был переселиться в квартиру родителей на Земляном валу, хотя народная молва по-прежнему питается мифом о счастливом семейном гнездышке посреди сказочной экзотики: «На Гавайских островах утопает вся в цветах, а Гавайи утопают в океане...».

    Ну и при чем здесь искусство, кроме того, что оно требует жертв от всех алчущих, а не только одного Киркорова, запавшего на розовую ростовскую кофточку?

    Искусство тут, конечно, не ночевало, а суть всех вопросов заключается в том, что надоела фанерная попса, как и сопутствующая ей телереклама, - надоела до рвотных спазмов. И не надо билетов «по удивительно низким ценам от ста латов». Не надо, болезные. Этот поезд тоже ушел. Московская пресса полна обличительного пафоса против вчерашних кумиров, о которых сегодня даже в провинции не говорят с былым придыханием. Вдоль и поперек прочесанная попсой российская глубинка возмущается совместно с прессой, еще недавно воспевавшей невменяемых, обдолбанных, невежественных и алчных идолов эстрады.

    Что же случилось? То, что и должно было случиться. Киркоров пролил последнюю каплю в ту чашу, из которой еще долго намеревался хлебать - с мадам Брошкиной или отдельно от нее, испугавшейся до истерики столь мощного коллективного неприятия обрыдлого фамильного хамства. Надоело, господа продюсеры. И вы надоели, и все ваши безмозглые местечковые «звезды» - что облинявший Филя, что его проектная пассия, безрадостно выникнувшая из «Новой волны» и тут же обратившаяся в пену, не став новой Афродитой. О прочих «татушках» и Катях Лель нет надобности и вспоминать. Надоели «муси-пуси», и все тут.

    Никто не жаждет возвращения из совкового небытия водевильных куплетов Исаака Дунаевского, главного тогдашнего разработчика песенного канона, вроде «Марша трактористов», под который, предполагалось, радостно живется и пишется: «Ой, вы, кони, вы, кони стальные!..». Никто, надо думать, не ностальгирует по бомжеватым «Веселым ребятам», когда уже с экрана от них шибало кислым зипунным духом перманентной немытости. Речь о том, что нынешний законодатели массового музыкального маразма сочинили в итоге еще более бездарный, рефлекторно тиражируемый марш новых пахарей-трактористов, по преимуществу голубых, ибо только этим лагерно-гейским клеймом порочности помечается теперь гарантированный успех претендентов, желающих «вызведиться» на фабричных потоках начинающей и заканчивающей попсы.

    По идее, не судить Киркорова надобно, а простить его. И забыть навсегда. Потому что неизвестно, сколь долго пришлось бы еще ждать той последней капли, что переполнила чашу безропотного терпения публики. А тухлые юрмальские яйца – это он переживет. Гораздо сложнее будет пережить «Марш трактористов» в исполнении мадам Брошкиной.

    Эра отпетых пустяков

    Какой мудрый совет можно дать сегодня истинно молодым и подлинно талантливым исполнителям? Такой. Ленинский. Учиться, учиться и еще раз учиться. Потому что на большую сцену их все равно не пустят. Занято. Подобное не вытесняется бесподобным, оно вытесняется подобным же. Несравненная А. Б., уняв беспричинное подрагивание целлюлита, найдет адекватную замену опущенному Филе. Собственно, уже нашла. Хотя и не сильно искала. Просто однажды задумалась глубоко и серьезно: как и с кем коротать шальное время, отпущенное безжалостно сужающимся сценическим пространтством?

    Задумалась после того, как Юрий Шевчук пообещал давить попсу кованым каблуком ДДТ и записал песню-памфлет: «Попса! Розовая пасть голодного пса...». До тех пор слушатели Киркорова, Распутиной, Кати Лель, а также обдолбанного Шуры сосуществовали как бы в параллельных мирах с почитателями того же Шевчука, Александра Градского или, допустим, Бориса Гребенщикова. Каждый певчий клан окучивал свою делянку, каждая танцующая Нога, Которую Свело, воспитывала своих «фантиков», разводя их на родительские бабки, у каждой звезданутой ватаги имелся свой проторенный маршрут периферийного «чеса», и закулисная война форматов велась лишь в порядке привычного злословия в адрес противного клана.

    Вызов Шевчука вкупе с определением духовной и творческой личности Филиппа Киркорова как дикорастущего «коровяка» / есть, оказывается, такое растение на заброшенных российских огородах – «коровяк скипетровидный» / - это уже серьезно, это почти ультиматум шоу-барахолке, которая затеряется в прошлом, как в стоге сена иголка. Кованый каблук раздавит «коровяка», не заметив его «скипетровидности». Эра отпетых пустяков изжила себя, хотя еще и гонит волну – в розовую пасть тоже надо что-то класть.

    В эстрадном диапазоне А. Б. мыслила столь же предметно, как Чубайс в приватизационно-энергетическом. Скоморошное замужество не вселяло уверенности в светлом завтрашнем дне на Гавайях, которые утопают в экологически неблагополучном Князьминском водохранилище. Вселяло неуверенность. Отсюда и возникало рефлекторное подрагивание тектонических отложений. Добычливые хождения во власть, прежде легко простиравшиеся «за зубцы», окончательно пресеклись с уходом оттуда Александра Волошина, а установлению новых перспективных контактов явно мешал ботанический имидж супруга, который, как позже выяснилось,сам жаждал высокой и чистой близости к власти, втайне надеясь когда-нибудь сбросить бабушку с поезда и самому стать главным конюшим отечественной попсы.

    Смешного ума там – палата. И все же проморгала мадам Брошину подлянку за своей широкой спиной. Положим, ничего у Фили не вышло и на этот раз, однако узналось о том лишь, когда он получил публичный и гласный отлуп из-за океана. Не по поводу хамского поведения в Нью-Йорке на церемонии вручения премий «Золотой граммофон», где он был ведущим, справедливо освистанным публикой и прессой, совсем по другому поводу, куда более серьезному.

    В конце прошлого года американская газета «Экзайл» - «Изгнанник», если перевести на русский – опубликовала шокирующую А. Б. фотографию, на которой Людмила Путина грозила пальчиком Филиппу Киркорову. Под снимком крупно разместилась почти все объясняющая подпись: «Держись подальше от моего мужа!» Иначе говоря, жена президента предостерегала Филю от избыточного стремления подружиться с Кремлем. В связи с чем встал закономерный вопрос: что позволено Юпитеру и что недопустимо для огородного «коровяка»? Алла Борисовна уже блистала на кремлевских приемах, когда он еще только учился не вытирать сальные руки о скатерть.

    Если это и фотомонтаж, то и он имел право на существование, поскольку Филя чисто конкретно грезил этим царственным пальчиком, ибо крайне нуждался в сердечном спонсорском участии в его авантюрных проектах. Он грезил, а ему грозили: не смей!

    Филя дико вращал выпученными глазами и уверял свою рыжую наперсницу, что затаскает по судам, разорит дотла издателя желтого «Экзайла» Марка Эймса, каковой к тому же наверняка приходится родственником разоблаченному «кроту» российской разведки Олдричу Эймсу, и сидеть им, стало быть, вместе. Не прошло и полугода, как под судом оказался сам Филя. Подобное вытеснялось подобным.

    Еще вопросы есть? Еще вопросов нету.

    «Скипетровидного» пора было уносить со сцены под ля-минорное похмельное ворчание «офанеренных» музыкантов, коим в равной мере осточертели и волевая женственность мадам Брошкиной и безвольная мужественность Фили: «И кто его знает, чего он моргает...».

    Остается тайной – как она учуяла приближающееся падение той последней ростовской капли? Впрочем, во всем, что касалось коммерческих проектов, естественно сопрягаемых с альковными чрезмерностями, мадам Брошкина была прозорлива до неприличия. С другой стороны, только в испорченном сознании поверивших в собственное избранничество «звездюков» могла угнездиться дурная мысль о том, что всего на сцене и в жизни они достигли исключительно своим трудом и потом.

    Во-первых, строго говоря, ничего путного они не достигли, даже если насквозь феминизировались, как Валерий Леонтьев или Сергей Пенкин, и пора им уже отрешиться от эротических заблуждений. Спонсоры знают, за что платят краткодневным кумирам. И сколько этот скоропортящийся продукт стоит на самом деле. Во-вторых, только царственный пальчик самой мадам указывает на очередного кандидата в поп-идолы.

    И причем здесь «в-третьих», когда уже есть «во-первых» и «во-вторых»?..

    Года два или чуть больше тому обратно на одной из клубных тусовок А. Б. положила глаз на субтильного юношу, обладающего даром пародировать интонацию, манеры, ужимки и лексику любого поп-идола, которого он хотя бы однажды видел или слышал. И не только попсу, а и всех поющих, вещающих, пьющих и маразмирующих в своем ограниченном амплуа – от Ельцина до Явлинского. Но никогда – Пугачеву.

    Внимательно присмотревшись, примадонна велела снова-опять незамужней дочери Кристине подойти к Боре Моисееву, на тот момент тоже творчески одинокому, и подробно разузнать – кто таков юный пародист, откуда взялся, чего домогается. Боря, еще до мадам положивший голубой глаз на Максима Галкина, сразу сообразил, что ему тут не катит стать миллионером, и живо представил субтильное дарование потной матроне. По ходу дальнейшего знакомства выяснилось, что Максим – рядовой артист разговорного жанра, не помышляющий о миллионах алых роз. Выступает на эстрадных подмостках, которые, увы, сильно пониже уровнем, чем у того же Моисеева, очень похожего, на танцующий чемодан, и получает по пятьсот долларов за два выступления.

    - Ням-ням-ням, весело стало нам!.. - пропела матрона из своего репертуара образца 1991 года, когда она тоже получала за выход по пятьсот долларов, смешными тогда не казавшимися. – С завтрашнего дня тебе станут платить по пять тысяч баксов за каждое выступление, и пусть Петросян с Шифриным не пускают слюней. Тридцать процентов – мне. Еще вопросы есть?..

    Еще вопросов не было. Юный пародист с разбега упал в деловые объятия мадам Брошкиной, ощутив свою творческую неразрывность с общественно-культовой ролью процентщицы.

    Поезд ушел, поезд пришел. Движение персонажей по замкнутому кругу восстановлено, и пусть себе переживает ранимый зайчик в перьях и в пухе, он же бывший «лучик-ключик-пальчик». У всякого функционального удава должен быть свежий кролик, и всякий крестик несет по жизни свой потный нолик: «Ах ты, бедная овечка, что же бьется так сердечко?..».

    А-а-страсюжетный римейк!..

    Видели ли вы Галкина? Слышали ли? Пройдет, наверно, не так уж много лет – заматереет, замухрится и юность Максима, образуя новый римейк. Возможно, станет и он когда-нибудь сквернословить на пресс-конференциях, когда сказать нечего, а сказать хочется – тоже ведь не тварь дрожащая, но право имеющая, по мнению адвокатов Барщевских, на творческое самовыражение. Такой вот, блин, кисель ожижания.

    А Филипп Бердросович, седой, облысевший и как всегда неряшливый, будет меланхолично размазывать пивную пену по обшарпанному столу какой-нибудь «стекляшки», таращить линялые глаза и размышлять вслух о том, как ему однажды не повезло с золотой рыбкой, которая оказалась не золотой и не рыбкой.

    Всякая жизнь поп-идола – это и есть, в сущности, более или менее остросюжетный римейк чужого римейка. Другого тут не надо смысла, кроме того, что раньше пиво было дешевле и воды в него доливали поменьше. И нет иного предмета для анализа киркоровской судьбы – римейка всех не угадавших верной мелодии.