Убит Вячеслав Гойло

Во вторник, 29 марта, был убит Вячеслав Гойло. По некоторым данным, киллер поджидал его в подъезде жилого дома номер 48 на улице Стирну.

История одной любви

Вот уже пять лет не прекращается необычный, как шутит Марута Гойло, социально-психологический эксперимент, в котором принимают участие двое — муж и жена.

Он — известный криминальный авторитет, она — владелица престижного высшего учебного заведения.

В юности они встречались и даже нравились друг другу: студентка-медик и хулиган. В конце концов их судьбы переплелись. Эта история началась в 1999 году. Вячеслав сидел в рижском следственном изоляторе, когда ему попался номер телефона женщины, которая преподает английский язык. Он позвонил Маруте. Целый месяц они перезванивались. Потом он сообщил, что уже на свободе. Они встретились. В конце концов все сложилось так, что они поженились.

— Сегодня я жена бывшего уголовника, социально опального мужчины, — говорит Марута. — У нас с ним один мир на двоих. Но попробуйте связать свою жизнь с человеком, который прошел тюрьму! Меня вдруг стали видеть и воспринимать только через призму уголовного прошлого моего мужа. В глазах людей, которые называют себя порядочными, я вдруг стала меченой. Как само собой разумеющееся предполагается, что в этой «порочной связи» женщина тоже преступна. Отныне ты «подруга Горбатого», и именно тебе приходится переносить чудовищное осуждение, слухи и сплетни.

И все же у нас со Славой счастливый брак. Он сразу произвел на меня впечатление со своей страстной убежденностью и юношеским пылом. Я обожаю своего мужа за то, что у него нет тайных пороков — они все на виду.

В эти дни Марута Гойло заканчивает работу над книгой «Территория Зверя». О том, что такое жить с мужчиной, обожженным тюрьмой. «Коматозный страх за будущее на свободе трясет любого человека все годы заключения, — считает Марута. — Я не раз наблюдала, как открываются ворота тюрьмы. Это страшная картина выхода жертв из ада. Эти мужчины, как к ним ни относись, пережили острейший шок и могут оттаять только рядом с женщиной. Если только женщина может полюбить своего мужчину целиком, с его прошлой жизнью, — значит, на одного преступника стало меньше».

Выйдя замуж за Вячеслава, Марута поняла, что территории Зверя в нашем социуме создаются не только бывшими зэками, — их порой рождает сама правоохранительная система. Судебные мытарства их семьи этому подтверждение. В течение четырех лет Марута писала жалобы на то, что уголовное дело против Вячеслава сфабриковано.

— За прекращение этого уголовного дела у нас попросили несколько десятков тысяч долларов. Скажу больше: в течение последних пяти лет судебная власть упрямо пыталась сделать меня вдовой. Мой муж оказался человеком, насчет которого «где-то там», видимо, приняли решение: «Чтоб он сдох». А от меня как от жены преступника ожидали, что потерю Славы я должна воспринять чуть ли не с радостью. Как облегчение.

Чиновники многозначительно намекали: мол, знаем, откуда у Маруты деньги, читай средства от «афер» Славы. Всевозможные проверки компетентных органов показали: бухгалтерия ее университета чиста от криминала. Но с той минуты, как она взяла его фамилию, в глазах латвийского закона она уже не предприниматель, не специалист. Ее стали рассматривать только через призму уголовного прошлого Вячеслава.

- Мне досталось все, что общество приготовило жене зэка. Брак с любимым человеком стал для меня приговором. Но я отказывалась его безропотно принимать. Мое поведение как жены уголовника оказалось не таким, как ожидали: я встала на путь открытой оппозиции к судебной власти. Я Славу приняла удивительно легко. Во-первых, потому что он настоящий мужчина. От таких не отказываются. Во-вторых я отдаю себе отчет в том, что моя жизнь уже поделена на две части: до него и с ним. Сегодня я безусловный эксперт по посттюремным синдромам со страстным желанием реорганизовать тюрьму как институт человеческого общества.

Зрелая женщина, даже влюбляясь, теряя голову, отдает себе отчет в своих действиях. Марута приняла Славу с его прежней историей (жены, дети, окружение). Это ее выбор. Она самодостаточна. Ей не надо никому доказывать свою значимость. Уйди сейчас Слава из ее жизни, у нее в материальной сфере ничего не изменится. Останутся развивающийся бизнес, офис, квартира с евроремонтом. Не будет только любви...

— Имя Славы довольно громкое в уголовном мире, — говорит Марута. — При этом на его теле нет татуировок. Тюрьма, как ни странно, не наложила заметного отпечатка на внешний вид моего мужа, на его стиль одежды. У него невероятная энергия: остановить Славу, когда он что-то решил, невозможно.

Я никогда не спрашивала себя, любит ли он меня. Когда у человека полностью отсутствуют бытовые навыки и так растерзана душа, ему любить или сложно, или невозможно. Слишком много негативного искажает все его чувства. Но я себя спрашиваю, люблю ли я его. Да, люблю, и именно он мне нужен. Значит, я ему этим своим глубоким чувством обязана.

Из книги Маруты Гойло «Территория Зверя»

Я, женщина с двумя высшими образованиями, называю своим любимым мужем человека, который почти 20 из 45 лет своей жизни провел в тюрьме. А он всем обо мне говорит: «Это моя жена», — и мне это очень приятно и лестно. При постоянной травле наша любовь с первого дня пошла ровной, спокойной дорогой. Тесно прижавшись друг к другу, мы смотрим по сторонам и не разжимаем рук. Наши отношения отличает какая-то внутренняя веселость, они радостные и в них нет взаимного мучительства.

Новый отрезок пути должен приходить с новым учителем. «Небо, пошли мне учителя, которому бы я верила. Если нет умного, пришли доброго; если нет доброго, пришли честного». Судьбе было угодно, чтобы этим человеком стал мой муж.

Годы унижений и беззащитности, интриг и разборок, недугов и бессонницы сделали меня почти кровожадной. Лично я стала женщиной зэка без необходимой подготовки. А это то же самое, что взбираться на крышу дома без лестницы. Но я не живу в страхе и очень люблю именно эту жизнь. Я стала мудрее и нисколько не разочаровалась в людях...

Слава родился очень холодной зимой 1960 года, 13-го числа, в пересыльной тюрьме. Его мать вскоре переправили в Латвию для отбытия наказания по обвинению в убийстве мужа, красивого военного, отца ее уже четырех детей и еще не родившегося ребенка. Сидеть ей по приговору суда надлежало более семи лет. В далекой Белоруссии остались четверо детей Хелены, младшему из них исполнилось десять лет. С ними в Барановичах осталась бабушка, мать осужденной.

Слава был обречен с первого дня жизни, и все, что нужно ребенку, у него было отнято изначально. Но при этом небо дало черноглазому мальчику единственное богатство, в поисках которого люди ходят за тридевять земель, — ясный ум, за который я сегодня своего мужа смело называю гением.

Еще один трагический штрих. После полностью отсиженного семилетнего срока Хелену реабилитировали — нашелся истинный убийца ее мужа. Но от этого никому не стало легче — жизни пятерых детей и самой Хелены были уже покалечены. Без возможности что-либо поправить или изменить.

За 16 детдомовских лет Слава пару раз все-таки сумел выяснить адрес матери и из детского дома убежать к ней. В документах для отправки в спецшколу, а именно так при коммунистах называлась тюрьма для детей, попытка повидать мать для Славы вылилась в приговор: «Склонен к бродяжничеству». По документам видно, что таких спецшкол в жизни моего мужа было две, — значит, он дважды сам хотел вернуть себе мать.

Первый свой срок мой муж получил в 17 лет. Попасть в тюрьму — это получить билет не на выход из преступного мира, а на вход в него. Когда я сейчас листаю архивные материалы того дела, я лишний раз убеждаюсь в том, что общество ни тогда, ни сейчас не имеет почти никакого представления о том, что скрывается за формулировками статей и приговоров.

Вячеслава осудили на три года по статье, которая звучит ужасающе, — грабеж, да еще в группе. Этот чудовищный приговор ему в 17-летнем возрасте не задумываясь вынесла судья, женщина и мать семейства, по просьбе другой женщины — прокурора. Просто расписались и погубили человека.

Кого же он так страшно, да еще в группе смог ограбить? На территории завода, на котором Слава работал, он вместе с мальчиком из детдома, откуда их выбросили в жизнь, взломал автомат газированной воды. Поколение за 30 помнит, что это такое — автомат газированной воды, и хорошо знает, что больше десяти рублей там никогда не водилось. Но отныне Слава и Юра были уже не просто два худеньких детдомовских подростка — они стали называться подельниками.

Потом для Славы уже все шло по инерции, а судьи и прокуроры только листали бумаги. Затем приговоры, чтение которых постоянно начиналось одинаково: «Принимая во внимание личность обвиняемого...» Уголовник! Это слово воспринимается как диагноз неизлечимой болезни, против которой нет лекарств. Болезни особого рода — социальной.

Разве таким способом нас охраняют от преступников? Конечно, нет. Так их создают.

ОТРЫВОК ИЗ ПОСЛЕДНЕГО ИНТЕРВЬЮ ВЯЧЕСЛАВА ГОЙЛО.

Вячеслав Гойло успешный предприниматель, занимающийся риэлторским бизнесом. Но он всегда готов, когда позволяет состояние здоровья (за время долгого путешествия в неволю он приобрел «попутчика» на всю жизнь - эпилепсию), помочь разобраться в уголовном праве и процессе, как латвийском, так и международном, людям, осужденным за явно недоказанные на следствии преступления.

- Я познакомился с уголовным правом тридцать два года назад. В 12 лет предстал перед комиссией по делам несовершеннолетних, которая постановила направить меня в колонию для трудновоспитуемых подростков. Находилась она в Риге, на Кулдигас, 45. Колония называлась экспериментальным учреждением для детей. На мой взгляд, там действительно проводились эксперименты. Над детьми. Такие изощренные психологические и физические пытки... думаю, ни в одном другом государстве мира не было ничего подобного.

Я там пробыл с 12 до 17 лет. Фактически до совершеннолетия. Это учреждение, можно назвать подготовкой к, скажем так, настоящей колонии, где люди уже находились по приговору суда.

- Одна из нас преподавала в музыкально-хореографическом училище им. Э. Дарзиня, правда, двадцать лет назад, и была шокирована, когда узнала, что директор интерната этой школы провинившихся учеников секла солдатским ремнем с пряжкой, а одного старшеклассника просто ударила табуреткой по голове. Вся администрация была в курсе, но считали, что физическое наказание для детей - норма... Это в ТАКОЙ-ТО школе, а что говорить про спецшколы.

- Отчетливо помню воспитателя, Доната Донатовича Триписа. Офицер советской армии с высшим образованием, он мог элементарно вызвать двоих учеников к доске и заставить их драться между собой. Проигравший отправлялся в карцер.

В советское время говорили: «Сознайся и напиши». В случае отказа водворяли в карцер. В Рижской центральной тюрьме я, случалось, находился в штрафном изоляторе, ШИЗО, от 30 до 60 дней. А некоторых отправляли туда и на полгода при системе питания - день «летный» и день «нелетный». То есть кормили через день. Когда я возвращался от врачей, бывало, мне подливали в карцер на пол воду при температуре минус десять градусов. В одной робе, в мороз, лежал на бетонных нарах.

- Помните, как в «Крестном отце» полицейский, спасовав перед угрозой утром предстать перед судьей, так и не смог организовать убийство дона Корлеоне? Вы жили в Соединенных Штатах и имели возможность сравнить преимущество той и нашей правовой практики…

- Меня задерживали в Нью-Йорке и в Нью-Джерси. Этот процесс в Латвии и в США не сравнить. Представьте, я оказался в квартире с трупом человека, убитого киллерами, ничего не помнил, так как в алкоголь мне подмешали сильнейшие транквилизаторы. В Латвии я был бы подозреваемым номер один, а в США я проходил как свидетель. Это и называется презумпцией невиновности.

- Мы слышали, что вы начинали в Америке - с открытия бильярдной с более чем двадцатью столами, зарабатывая чистыми около 500 долларов в день. Что у вас был в собственности земельный участок в нью-йоркском районе Бруклин, в очень хорошем месте, престижном для штата Нью-Йорк. И именно там вы задумали большой дискоклуб «Найт Флайт». А чуть позже вы стали владельцем и второго подобного заведения - «Колизея». Потом начались неприятности...

- Все это так. Но, впрочем, расскажу поподробнее, чтобы один раз и навсегда покончить с газетными сплетнями. Тем более, что это и было началом конца моего американского бизнеса...

У меня был партнер — молодой человек из Москвы, который очень хорошо мог считать, но не умел распределять те средства, которые должны были пойти на развитие бизнеса. К слову, группа менеджмента у меня составляла более 150 человек, которым ежедневно приходилось выплачивать зарплату.

Когда товар появляется на рынке и начинает приносить прибыль, у многих появляются грязные мысли. Такой «расклад» и получился у меня с моим партнером - он вдруг захотел стать единственным собственником нашего бизнеса. Хотя я первым вкладывал средства и потом взял человека в дело на кредитных условиях. То есть сам дал ему заем. Можете представить, что я чувствовал, когда начались разборки?!

Однажды я был разбужен полицейскими, которые находились в моей квартире. В соседней комнате лежал труп моего товарища Николая Коневца, двукратного чемпиона Европы по фулл-контактному карате. Он был менеджером по безопасности клуба. Хороший парень, с высшим образованием, спортсмен. Царство ему небесное и земля ему пухом...

Меня задержали не по подозрению в убийстве, а, как я уже сказал, в качестве свидетеля. Но я ничего не смог сказать по существу об этом убийстве, и меня отпустили.

Затем мной всерьез начали интересоваться спецслужбы. Федеральные службы тщатель¬но изучали происхождение денег, вложенных в мой достаточно солидный бизнес. И после запроса в Латвию я стал выглядеть, как человек с ужасной для Америки репутацией, короче, представитель русской мафии.

Тогда я и понял, почему судебная власть в США реально независима. Там не может быть никакого давления ни на обвиняемого, ни на судью. Если такие случаи и происходят, то очень серьезные компенсации выплачивает государство по таким фактам, которые рассматриваются на специальных заседаниях комиссии Конгресса. В нашем парламенте, к сожалению, подобными вещами не занимаются.